Достигаев и другие - Страница 7

Т а и с ь я (озлилась). Я - не девка, жулик! И - не уйду! Выслушаю всё и скажу игуменье, скажу! Она тебе задаст...

Д о н а т. Ты, девушка, будь умницей,- уйди! И ты, Глаха...

Г л а ф и р а (строго). Идём, Таисья.

Т а и с ь я. А я - не хочу. Мне велено за всеми присматривать, всё слушать. Выгоните меня, - я ей скажу: выгнали, значит - секреты были против неё.

Д о н а т (ласково). Милая! Чихать нам на твою игуменью. Ты сообрази: люди - царя прогнали, не побоялись, а ты их игуменьей стращаешь, дурочка! Иди-ко...

Г л а ф и р а. Не дури. Ты - что? Для игуменьи живёшь?

Т а и с ь я. А - для кого? Ну, скажи? Вот и сама не знаешь.

(Лаптев в дверях.)

П р о п о т е й. Мала змея, а - ядовита.

Д о н а т. А вот и Яша! Ну - попал в свою минуту! Вот, человек этот...

Л а п т е в. Как будто я его знаю...

П р о п о т е й. Знать меня - не диво. Я, как пёс бездомный, семнадцать лет у людей под ногами верчусь...

Д о н а т. Это - Пропотей...

Л а п т е в. Блаженный? Та-ак... Ловко, дядя, ты ерунду сочиняешь!..

П р о п о т е й. Это - не я. Это - один попик из пригорода, пьяница. Осипом звать. Гусевод - знаменитый...

Л а п т е в. Ну, наверно, и сам сочинял?..

П р о п о т е й. Сначала - сам, да не больно грамотен я. С голоса учился... стихам-то. В ночлежках, в монастырях...

Д о н а т. А чем раньше занимался, до блаженства?

Л а п т е в. До дурачества?

П р о п о т е й. Коновалом был. И отец у меня - коновал. Его во втором году харьковский губернатор засёк... выпороть велел, у отца на пятый день после того - жила в кишках лопнула, кровью истек. Я-то ещё раньше, года за три, во святые приспособился. Вот что... не знаю, как вас назвать?

Д о н а т. Люди.

Л а п т е в. Граждане.

П р о п о т е й. Вы - беды мне не сделаете?

Д о н а т. Ты - не сомневайся, рассказывай!

П р о п о т е й. Мне бродяга один, дьякон-расстрига, посоветовал: "Люди, говорит, глупы, к ним на боге подъезжать надобно, да понепонятнее, пострашней, они за это и кормить и поить легко будут". Ну... Оказалось верно: глупы люди, да так, что иной раз самому за них стыдно бывало. Да и жалко. Живёшь сыт, пьян, нос в табаке, копеечки в руке, а вокруг - беда! Когда брюхо полно, так всё - всё равно. (Говорит всё более густо и угрюмо.) Однакож всё-таки... совесть-то скорбит. Я всю Россию из края в край прошагал, и везде беда, эх какая! Льётся беда, как Волги вода, на тысячи вёрст по всей земле. Облик человечий с людей смывает. А я, значит, блаженствую, стращаю. Столкнёшься с кем поумнее, говоришь: что ж ты, мать твою... извините!

Л а п т е в. Ничего! Дуй, словеса знакомые.

П р о п о т е й. Привык с мужиками. Говаривал нередко: долго терпеть будете? Жги, дави всё вокруг! Теперь вот начинается что-то. И надоело мне блаженным быть.

Л а п т е в. Так.

Д о н а т. Стращал, стращал людей, да и сам испугался.

П р о п о т е й. Вроде этого. Хоша бояться мне как будто нечего, я битый козырь, на мне уж не сыграешь, они - хотят сыграть. Вот я к тебе... к вам пришёл. (Донату.) Меня сейчас очень привлекаете вы доверчивостью вашей к людям. Я на кирпичном заводе два раза беседу вашу слышал. И вас, товарищ, слышал на мельнице Троерукова, на суконной у Достигаева, в городском аду. Замечательно внятно говорите с народом. Ну, и господ слушал...

Л а п т е в. А они - как? Нравятся?

П р о п о т е й. Что скажешь? Конечно, может, и господам стыдно стало. Однако они свои сапоги на мои лапти не променяют.

Л а п т е в. Это - едва ли! Ну, а какое у тебя дело нам?

Д о н а т. Дело у него есть. Ну-ка прочитай...

П р о п о т е й (встал, согнулся, достаёт бумагу из-за онучи, развернул, читает нараспев и не глядя на бумажку).

Люди смятённые,

Дьяволовы пленные,

На вечные муки осуждённые!

Выслушайте слово,

От чистого сердца,

От божьего разума сошедшее к вам...

Это - вроде как запевка будет, а дальше - другой распев. (Откашлялся, понизил голос, гудит.)

На три города господь прогневался:

Он Содом, Гоморру - огнём пожёг,

А на Питер-град он змею послал,

А и та ли змея лютая,

Она хитрая, кровожадная,

Прозывается революция,

Сатане она - родная дочь,

А и жрёт она в сутки по ста голов,

Ох, и по ста голов человеческих,

Всё народа православного...

Л а п т е в. Ну - будет!

П р о п о т е й. Тут ещё много.

Л а п т е в. За эту песенку тебе рабочие голову оторвут.

П р о п о т е й. Об этом я и беспокоюсь... Вы-то как? От вас что мне будет?

Л а п т е в. Посмотрим. Это зависит от тебя.

П р о п о т е й. Да ведь я - что же?

Л а п т е в. Дай-ка бумажку-то. (Взял. Донату.) Тятин - был?

Д о н а т. Он здесь.

К с е н и я (идёт). Ба-атюшки! Кто это, ой! Пропотей! Да... как же это ты посмел? Яков, побойся бога! Донат - что же это?

Л а п т е в. Не кричите, мамаша. В чём дело?

К с е н и я. Да что вы таскаете в дом разных... эдаких? Каждый день кто-нибудь торчит! И - неизвестно кто, и неведомо - зачем? Как в трактир идут! Ведь он, Пропотей, отца крёстного твоего уморил... забыл ты?

Пропотей (ворчит). Уморил... Я многих купцов стращал - не умирали.

К с е н и я. И - не ворчи, не смей... Врёшь всё, обманщик, врёшь. (Грозит пальцем.)

П р о п о т е й. А кто врать учил? Сестра твоя учила.

Д о н а т. Чего делать, Яша?

Л а п т е в. Иди в кухню... нет, лучше ко Глафире! Я сейчас приду с Тятиным.

(Донат и Пропотей ушли.)

К с е н и я. Поп всенощну - бегом служил, видно, в карты играть торопился. Пришла домой - дома песни рычат. Ох, Яков, строго спросит с тебя господь!

Л а п т е в. Вот что, мамаша...

К с е н и я. И не хочу тебя слушать! И не мамаша я тебе. Александру ты с Тятиным совсем разбойницей сделал.

Л а п т е в. Тятин - он может разбойников воспитывать! Это - любимое его дело.

К с е н и я. То-то вот!

Л а п т е в. Хотя Шура и до Тятина была озорная девица. Вот что, вы добрая душа...